Нет бездны чернее и глубже, чем бездна человеческих зрачков, но и в них ты не увидишь ничего, кроме собственного отражения
Мастер держал в руках душу. Она была легкой, прозрачной, и из-за этого могла показаться очень хрупкой. Ему же она казалась просто бесформенной, обросшей ненужными страхами и эмоциями, несовершенной.

Он зажал душу в тяжелых тисках и начал работу. Постепенно бесформенный кусок кристально чистого чувства начал приобретать четкие очертания. Сегодня это был идеальный шар. Стружки вылетали из-под уверенных рук мастера и сыпались на пол искрящимся дождем. А он сосредоточенно работал тонкими инструментами, добиваясь идеальной формы.

Этот гладкий прозрачный шар, рождающийся под напором целеустремленных движений, когда-то принадлежал его лучшему другу. Мастер взял его душу, надеясь, что именно из неё – такой дорогой для него – получится, наконец, создать идеальное произведение – воплощенную любовь…

Это было его целью – единственным, ради чего он жил. Ради этого он запер себя в четырех стенах мастерской и уже много часов, дней и лет не отходил от своего стального стола, от тяжелых тисков, и не выпускал из рук причудливо изогнутых инструментов. Уже много часов, дней и лет он не смыкал глаз и не видел солнечного света…

Он мечтал сотворить любовь, вычленить её из тонкой материи чужих душ, вырвать, очистить от страхов и обид, отмыть от слез и крови, освободить от бессмысленности и невзаимности… Он резал души на части, искал в них разные чувства и пытался отделить друг от друга. Получались удивительные кристаллы и звёзды, светящиеся изнутри и совсем темные, граненные и гладкие, непохожие друг на друга, но всегда неидеальные.

И поэтому каждый раз он в гневе разбивал свои произведения, замечая изъяны.

И поэтому, спустя миллион мгновений, дивный шар души его лучшего друга со звоном разбился об пол, разлетевшись на множество бесформенных осколков, смешавшихся со стружками на полу…

Каждый вечер в мастерскую приходила женщина. Она смотрела на осколки, понимая, что только что еще одна душа была разбита, брала щетку и собирала стружки в коробку в углу. Она перемешивала стружки и осколки, бережно складывая их, и не теряя ни крупинки. А потом садилась за его спиной и смотрела, как сосредоточенно движутся руки в такт неведомым мыслям художника, увлеченного новой идеей.

Когда мастер работал, его большие и огрубевшие от инструментов пальцы становились тонкими, изящными и нежными, а в его глазах появлялось далекое голубое свечение, и чем ближе он был к достижению очередной цели, к завершению очередного труда, тем ярче становилось это свечение, готовое вырваться наружу, но не вырывающееся. Когда он работал, на его скуле появлялась тонкая жилка, пульсирующая в такт каждому движению уверенных рук. И все эти перемены делали его самым красивым человеком, несмотря на то, что в этот момент он разрушал чужие души… Но только она могла увидеть эту красоту…

Иногда он спрашивал её, зачем она приходит. Но она никогда не отвечала. Просто молча улыбалась и смотрела в его, горящие голубым светом, целеустремленные глаза. И так же молчала, когда очередная душа разбивалась на множество мелких кусочков… и снова бережно собирала их щёткой.

А потом она так же тихо уходила, и он никогда не замечал этого.

Мастер пробовал разные души, но раз за разом терпел неудачу. Он брал новые и новые, стремясь к совершенству, но никак не мог найти того, что нужно. Одни души очень ярко светились изнутри, но налет бессмысленных страхов никак не хотел смываться, и тонкая сердцевина разбивалась от долгой шлифовки. Другие вдруг лопались от жара собственной страсти, когда руки мастера касались зеркальной оболочки ядра. Третьи легко поддавались любым действиям, но внутри были мутными и сырыми.

Иногда было очень просто отделить какое-то чувство, вырезать его из общей массы и отбросить лишнее. Но ни разу ещё этим чувством не была идеальная и светлая любовь, к которой так стремился мастер. Любовь пряталась среди других мелких эмоций, цеплялась за них, образуя неразрывные лабиринты и клубки страстей, путаясь с ревностью и ненавистью, разъеденная слезами, она никак не хотела отделяться.

Но мастер не отчаивался, находя новые души снова и снова.

А женщина всё приходила. Убирала стружки с пола, садилась у него за спиной и молча смотрела. В мастерской всё время стояла такая тишина, что можно было потрогать её руками. Стружки падали на пол бесшумно, и только скольжение лезвий по тонкой оболочке душ почти монотонно вплеталось своими волокнами в плоть тишины. Она брала тишину в свои руки, собирая в большие пушистые комки слов только тогда, когда мастер отдыхал и хотел поговорить с ней. Но пока он работал, она просто молчала, потому что сосредоточенность его действий и сила его мыслей повисала в воздухе тяжёлой дымкой, сплеталась с плотью тишины и заставляла её восхищенно задыхаться.

Он отдыхал после каждой новой неудачи, слушая её странные истории о живых людях, и пытаясь найти в них ключ к своей ошибке. И после каждой новой истории ему казалось, что он понял причину, и он неожиданно кидался к столу, хватая новую душу, и продолжал работу.

Но однажды души закончились. Мастер больше не знал, чью жизнь расчленить на своем столе. Запасы судеб исчерпались, когда он разбил хрустальный шар своего лучшего друга.

Женщина взяла щетку и бережно собрала то, что осталось от жизни, и смешала эти осколки с остальными. А потом села рядом с мастером и положила руки на его усталые плечи. Она понимала, что запас судеб исчерпан, но мастер всё равно не выйдет наружу, пока не добьется своей цели…

Он посмотрел ей в глаза, и она всё поняла.

Если предыдущие души он отобрал, разрезав линию судьбы и оторвав жизнь от тела, то эту – единственную – получил добровольно. Она просто отдала мастеру свою душу, вложила в его руки зубчатую звезду, окруженную слабым золотистым блеском. И, принимая её, мастер был совершенно уверен, что теперь, наконец, сможет создать идеальную любовь, и был полностью готов сделать это.

Он принялся за работу усерднее, чем обычно. Инструменты в руках не успевали сменять друг друга. Он закусывал губы и хмурился, пытаясь найти ненаходимое, двигался уверенно, как никогда, чувствуя и понимая, насколько близок сейчас к своей цели.

Но инструменты ломались, натыкаясь на острые лучи, куски откалывались неровно, лезвия, соскальзывая, оставляли царапины… А мастер всё равно был уверен в своем выборе, и поэтому продолжал шлифовать, строгать и резать, и целый водопад стружек сыпался на пол, из-под его уверенных рук…

А через три дня он вдруг заметил, что весь пол усыпан пыльцой и осколками, а щетка нетронутой лежит в углу. И почувствовал, что никто больше молчаливо не следит за его работой… Но он никак не хотел признавать, что ошибся, и продолжал строгать и кромсать остроконечную золотую звезду, пытаясь добраться до идеальной сердцевины. Пытаясь найти причину и цель. Пытаясь понять, почему женщина всё это время молча сидела за его спиной… Но инструменты в руках переставали слушаться и ломались, не в состоянии пробить тонкую зеркальную оболочку ядра…

К тому времени как сломался последний нож, от огромной звезды, еле помещавшейся в стальных тисках, остался лишь неровный светящийся комок, а стружки покрывали весь пол. Мастер отбросил ненужные изломанные лезвия и начал кромсать остатки ногтями, пытаясь добраться до сути. Пока последняя стружка не упала на пол, не оставив под собой ничего…

И тогда он впервые отошел от своего опустевшего стола. Он взял щетку и собрал гору золотистых осколков, смешав их с остальными. А потом посмотрел на стружки, ссыпанные в коробке. Они были разными. Большие, завивающиеся в кольца и спирали. Маленькие, спутанные в клубки и похожие на перья. Совсем крошечные, рассыпающиеся светящейся пыльцой. И каждая из них была чьей-то невысказанной идеей, чьей-то безответной любовью, чьей-то несбывшейся мечтой. И каждая из них искрилась, отражая свет, который рисовал на стенах мастерской звёздные карты несуществующих галактик.

Он опустился на колени и пропустил свои тяжелые пальцы сквозь миллионы искрящихся стружек. А потом вынул руки, покрытые маленькими кусочками чужих душ. И каждый из этих кусочков был отдельным произведением искусства, целостным, живым, законченным и бесконечно прекрасным. Каждая из этих стружек была единой мыслью, кристаллизованным чувством, идеально отсеченным от целого... Была тем, что он всё это время пытался создать. Бережно собранные, все эти бесценные творения лежали сейчас в коробке, и каждое из них было достигнутой целью. И он смотрел на стружки, пытаясь найти среди них идеальную любовь, час за часом перебирая мелкие кусочки, закапываясь в них с головой, он искал своё главное творение… а на столе, незамеченная и крошечная, лежала искрящаяся песчинка – сердцевина золотой звезды…


@темы: проза, на дороге к смыслу жизни